и тут я вышла из дома спустя три недели наедине с котом в 57 км от Москвы — челночницы в полосатых палатках валенки из войлока, резиновые калоши на картоне надписано от руки: трусы носки колготки водителю: «можно наличкой?» «лучче даже, ай красавица!» проезжая автомойку, детейлинг — а? говорят, дети в Биробиджане собирают роботов, а у станции в 57 км от Москвы торгуют птичьими кормушками осиновыми домиками в три яруса рукотворный стеллаж и никого: «эй, хозяин! хочу воробьев кормить!» из пустой электрички бело-серые рваные пейзажи ненавистных усталых вдруг прекрасных зим пока в тундре овцебык экономит силы проходя лишь 2 км в день, а таежный волк отбился от стаи рискуя сдохнуть и воет, воет зазывая ту с которой станет создавать жизнь...

во времена лобстеров рядом со мной оказывался какой-нибудь американец за 50 «симпатичное место», — говорила я. «рад, что тебе нравится», — отвечал он.

дело в том что кошачьи яйца занимают мои мысли вот уже пятый месяц я думаю о кошачьих яйцах всякий раз, когда не думаю о том, что надо бы отыскать еще пару местечек где приятно бывать голышом и деньжата водятся (в 38 местечек не так уж много), и что неплохо бы найти работенку в одежде, научиться гадать, украшать новогодние елки программировать роботов экономить

кошмары вернулись. жаль наутро ни чертей не помню сюжета, только

говорят, наш теперешний мир лишен моцартов будто бы воздух в нем отравлен и наш поезд мчится в тупик.

помните мы каждый вечер играли на пианино гаммы этюды пьесы из этого даже кое-что вышло: мы можем исполнить на свадьбе собачий вальс.