22. Фальцетом
Я снова жила с Таней и навещала Павлика. Каждый вечер, в одно и то же время, он созванивался с Францией.
— Я щас, — говорил он, брал мобильник и закрывался в кабинете.
— Ну что, партейку в нарды или спать?
Однажды, лежа в его кровати, меня осенило. Я знала кто мне поможет. Неопознанное воздушное судно, припарковавшееся над Московским проспектом. Они выкатят трап прямо к павликовой кровати. Их посланец, пройдя сквозь стену, тоненькими пальцами стянет с меня одеяло и возвестит:
Только так. Без марсиан мне не выбраться. Павликова постель — единственное место, где я чувствовала себя уверенно. Человеку важно ощущать себя на что-то способным. Я не могу петь в ресторане. Я не могу сочинять песни. Все, что я могу — создавать мгновения блаженства.
Тогда же я познакомилась с Ксюхой. Впервые я увидела ее на йоге, она шикарно сидела в пашчимоттанасане. Обнимала ладонями ступни и укладывала голову меж бедер без каких-либо усилий. Недосягаемое совершенство. При этом Ксюха не была тощей красоткой: большая голова, выдающаяся челюсть, массивные бедра, огромный рот, намазанный малиновой помадой. Ее было видно издалека.
Ксюхин отец категорически не разрешал никому из троих детей учиться дальше 9 класса. Институты — развод для лохов, говорил он. Семья держала три продуктовых магазина, 22-летняя Ксюха заведовала одним из них. Жила она с родителями и двумя братьями в частном двухэтажном доме. По вечерам танцевала беллиданс, по выходным — в клубах. Незамысловатая, без натуги, полная жизненной энергии. Меня к ней тянуло.
Как-то мы оказались в «Олимпе». Это был крохотный клубчик по соседству с боулингом на территории нового развлекательного комплекса. Модной публики здесь не водилось, столы отдавали без депозита.
— Вперед в «Неоне» мне нравилось, теперь слишком пафосно, — пояснила Ксюха.
К полуночи клуб наполнился датыми посетителями боулинга, а посреди танцпола Ксюха давала жару. В ее теле напрочь отсутствовало стеснение. Она расставляла ноги, присаживалась и накручивала волосами вихри. Вертелась, прогибалась и вибрировала. В разгар этого действа полуголая масляная гоу-танцовщица вытащила Ксюху на сцену и начала по ней елозить. Они терлись задницами и трясли грудями. Потом Ксюха отшлепала свою напарницу воображаемым хлыстом. В конце концов они впились друг в друга ртами. Публика неистовствовала. Больше, чем Ксюхе в центре «Олимпа», я завидовала только Руслане на сцене Евровидения.
В следующую пятницу Ксюха уже работала в «Олимпе» гоу-танцовщицей. Потная, облитая маслом и усыпанная блестками. А я с тех пор навещала ее регулярно и яростно вскидывала волосы на танцполе.
Наверное, у них было только одно вакантное место.
Позже, в конце декабря, у Павлика была пацанская вечеринка в пабе, перетекающая, как обычно, в соседний «Неон». Мы с Таней прибыли около часа ночи. Павлик сидел в дальнем випе меж двух девиц: одна из них закинула на него ноги, другая шептала на ухо. Пока я исступленно таращилась, готовясь испепелить мерзавца, как только он наткнется на меня взглядом, девицы взяли его, хмельного, за руки и повели к выходу.
— Аллахакбар, ёптить, — усмехнулась Таня.
Мы выпили по бокалу. Потом я вылетела из клуба, села в такси и через десять минут была у павликова подъезда. Поднялась на четвертый этаж. Впечатала кнопку звонка в стену. Я знала, что его камера видит мое лицо. Голоса в квартире резко затихли. Я изгалялась над кнопкой снова и снова. Я колотила, потом снова звонила. Долбила и долбила треклятую дверь. Потом поднялась на пятый этаж и затихла. Не знаю сколько прошло времени. Послышался шепот, стук каблуков, щелчок замка. Я спустилась и позвонила. Павлик открыл, протирая глаза.
— А, две женщины? Это сотрудницы мои, заходили за документами. Проходи.
Я хлопнула дверью. Вернулась в «Неон». Таня в одиночестве извивалась на танцполе. Я нашла в углу пустующий вип, легла на диван и закрыла глаза. Стробоскоп лупил по сомкнутым векам. В голове моей плясало вокруг костра племя солнечных зайцев. Они кружились, сплетались в геометрические фигуры и рассыпались лучистым бисером. Не знаю сколько я пролежала созерцая диковинные пляски. Очнулась я, когда Таня теребила мое плечо.
Мы вышли. У входа стоял Павлик и беседовал с одной из ночных баб. Я остановилась у него за спиной. Девица кивнула Павлику на меня.
— О! Я как раз тебя искал. Чего телефон не берешь?
Он подошел слишком близко. Белозубый. Неуязвимый. Великолепный подонок. На запястье суперточные Омега, которые носят космонавты. В глазах — хмель. ВЖИХ! Пощечина потекла по его щеке. Девица спешно скрылась в подвале. Через несколько секунд Павлик пришел в себя.
— В следующий раз получишь ответку, — процедил он.
Я зашагала прочь. По дороге домой меня трясло. А потом отпустило.
Павлик позвонил мне через три дня.
— Ни хера не помню, как эти шлюхи здесь оказались. Ничего не было. Я кстати карточку тогда потерял, наверное они спиздили. Хорошо, что ты пришла. Слушай, я «Парфюмера» скачал и суши заказал, приезжай?
Экранизация оказалась дрянью по сравнению с романом.
На Новый год Павлик улетел во Францию, оставив меня в своей квартире. Вернулся ранним январским утром. Я спала. Он влетел, поцеловал, не раздеваясь разложил на кровати коробки с подарками. Открыл одну из них, надел на мое запястье крупные мужские часы Армани. Сказал, буду носить на правой, как Путин.
— Терпеть не могу маленькие женские часики, — добавил он.
Тем временем я разглядывала обручальное кольцо, сидевшее на его безымянном. Белое, украшенное аккуратной нитью из бриллиантов.
— Слушай, я ж еще пино гриджо привез! — засуетился Павлик и рванул на кухню.
Я продолжала лежать в его кровати. На правой руке тикало. Я смотрела в потолок и ничего не чувствовала.
— Попробуй, очень легкое, — он протянул мне бокал.
Я сделала глоток. Я все еще ничего не чувствовала.
Через две недели француженка прилетела в Воронеж. Я увидела ее на Московском проспекте у входа в паб. Широкая, вальяжная она неспешно плыла рядом с Павликом, поглаживая пузо.
Я устроилась продавщицей в магазин женского белья, Павлик сообщил, что больше не сможет платить за нашу с Таней квартиру. Кое-как я поднималась с кровати, чтобы бродить в небытии из одного угла стеклянного аквариума в другой. Когда в подсобке никого не было, я занималась разглядыванием своего отражения в зеркале. На мне была белая рубашка и черные брюки. Нет ничего страшнее, чем униформа (разве что спальные районы). Костюм-невидимка, который со временем непременно прирастет к тебе и станет кожей. Ты начнешь говорить тише, держать глаза долу, не задавать лишних вопросов, не спорить. Не высовываться.
— Надо в снабженцы пробиваться. В международную торговлю, — сказал как-то отец.
— Кому надо? — поинтересовалась я.
А потом, в разгар аквариумных будней, мне позвонила Ксюха.
— Шур, не хочешь поработать в Турции? Знакомый ищет танцовщиц в клуб на два месяца.
И уволилась, проработав в магазине неделю. Знал бы отец, куда уведет меня его идея о международной торговле. Следующие несколько дней я, ошалевшая от радости, бегала по городу, искала ткани и шила на последние деньги костюмы. Что дальше — плевать. ШУРА ВОРОНОВА БУДЕТ ТАНЦЕВАТЬ НА СЦЕНЕ.
Позже, пока я была в Турции, у Павлика родилась дочь-мулатка. Когда ей исполнилось восемь месяцев, семейный строительный бизнес разорился. Павлик оказался в огромных долгах и был вынужден закрыть паб. Вскоре француженка с ним развелась. Или он с ней, точно не знаю.