23. Чокнутая
Целыми днями в Измире мы пухли от безделья. Полина, Ксюха и я. Нас поселили в центре города, в потертой, но просторной хатке недалеко от набережной Алсанджака. Работа в «Чокнутой ромашке» происходила по четвергам, пятницам, субботам и воскресеньям. С десяти вечера до двух-трех ночи мы телепались под высоченным, этажа в три, потолком на железных балконах. Клубу было всего три месяца, чистой воды авантюра. Даже в пятницу и субботу, при хорошем раскладе, он заполнялся лишь на треть. Жан, наш патрон, владел такой же «Ромашкой» в Мармарисе, второй самой большой дискотекой на Улице Баров. Угар, пена, вакхические танцы на баре полуголых, вусмерть пьяных, краснолицых туристок — та «Чокнутая» всегда набивалась под завязку. Ксюха отжигала в ней прошлым летом. Как-то во время водного шоу танцовщица вытащила ее на подиум, Ксю вошла в раж, вырвала из рук девицы бутылку, облила себя с головы до ног и оголила груди. После этого Жан угостил ее коктейлем и предложил остаться до конца визы и танцевать у него.
Когда в октябре Мармарис впал в спячку, Жан затеял эту авантюру с клубом в Измире, напополам с кем-то из местных. Идея оказалась тухлой. Новая «Ромашка», ходили слухи, работала в убыток. Жан только лишь ждал летнего сезона, чтобы ее свернуть. По крайней мере выглядело все так, будто на клуб уже махнули рукой. Второго патрона мы никогда не видели, а Жан сосал пиво, вертелся на барном стуле или слонялся по танцполу словно городской сумасшедший с прилипшей как бабблгам ребяческой улыбкой. Весь подергивающийся, точно электропровод пронизывал насквозь его долговязое тело. Вечно молодой, в доску свой парень. Нас он не напрягал. До нас вообще никому не было дела. Мы обитали на втором этаже, сменяя друг друга на балконах, пока не переставала музыка и не зажигался свет. Редкие головы, черноволосые и чернобровые, копошились у нас под ногами. Они тоже не доставляли беспокойства. Иногда их становилось чуть больше и мы танцевали чуть энергичнее, но чаще всего измирские ночи отдавали полусном. Лениво и холодно. Зимовье. Но для меня оно стало неведомым чудом. Танцевать — моя обязанность и я получаю за это деньги. Шура в стране чудес.
Единственным тревожащим обстоятельством была мысль о будущем. Через два месяца меня опять ждала съемная кровать напополам с Таней Баран и темень. Даже исполинские турецкие тараканы в своей неприглядности и неотвратимости не могли сравниться с моим будущим. И чем ближе, тем неистовее оно копошилось во мне, заставляя поглядывать по сторонами.
Полина же вовсе не считала нашу работой удачей. Худенькая, беленькая, цепкая стрекозка 25-ти лет с большими голубыми глазами и заячьими зубками. Она работала моделью на выставках в Стамбуле и даже снялась в каком-то нашумевшем клипе. Как только закончится январское затишье она намеревалась туда вернуться. А пока Поля жевала на диване жареные каштаны, цокала по клавишам серебристого макбука или говорила по телефону. На английском, турецком и японском. До Турции она тоже работала консумацию, в Японии. Но в отличии от меня умела заводить полезные связи и копить деньги.
— Вам платят семьсот в месяц за эти бешеные скачки? — удивилась она.
— Это же 43 доллара в день! Вы можете жить на эти деньги?
— У меня магазин в Воронеже. Танцы это так, для удовольствия.
— Ни хера себе удовольствие. У меня уже коленная чашечка вываливается.
— А тебе сколько платят? — поинтересовалась я.
— В Стамбуле я 700-800 делаю за выходные. Без этих скачек.
— А здесь тебе сколько платят?
— Я вообще до вас тут одна скакала. С крысами. Вы видели в гримерке ЭТИХ КРЫС?
— За три недели. Потом в Стамбуле работа начнется.
Поля зачирикала по телефону на турецком. Я чувствовала, что эта девица чертовски права.
— А как находят работу в Стамбуле? — спросила я.
— Через менеджера. Можно моему твои фотки отправить, только он в последнее время наглеет. До хера дерет.
— Ничего страшного, надо же с чего-то начинать. Куда отправить?
Она снова уткнулась в телефон и что-то долго печатала. А я занялась заусенцем.
— Вот козлина! Остервенел совсем. Половину дерет. Девок много стало. В Стамбуле сейчас тяжко, новеньким особенно. У меня первые полгода вообще работы не было.
Поля снова огладила меня взглядом.
Я сжала зубы и — ШМЯК! Выдрала проклятущий заусенец с корнем. И с кожей. Кровь затопила ногтевую ложбинку и капнула на половик. Я спрятала палец в ладонь.
— А в Мармарис не хочешь? Вон Ксюха говорит там будет работа.
— Да, я слышала можно найти, — бросила Ксюха.
— Ты поедешь? — спросила ее я.
— Да, в июне в «Ромашку». Меня Жан позвал на все лето.
700 на 3 это 2100. А 700 на 6 это 4200! Лучше если на 6, быстренько прикинула я.
— Шура, сто у тебя с рукой! — всполошилась Поля.
Я пошевелила пальцем. Кровь уже запеклась и я пошла в ванную. Повернула кран. Сунула руку под воду. Средний палец пульсировал, словно в нем билось собственное маленькое сердце. Я умножила доллары на рубли. Вот это настоящие чудеса. Я вообразила свое смуглое, масляное тело в серебристых ботфортах и крошечных блестящих трусиках. Черноголовые глядели на меня снизу вверх с приоткрытыми ртами, точно выводок голодных птенцов, и требовали еще. На всякий случай я снова умножила 700 на 6.
Отмыв палец, я принялась за лицо. Выдавила пару-тройку белых прыщиков на подбородке, на лбу и на носу. Там теперь тоже пульсировали маленькие сердца. После этого я задрала кофту и осмотрела живот. Сжала в ладони складку. Представила, как беру отцовский резак и отпиливаю ненавистную плоть. Потом повернулась к зеркалу спиной, спустила штаны и оценила попку. Она все еще мне нравилась.
Я натянула штаны, закрыла кран, обогнула тараканий труп и вышла.
Диджей Волкан тоже в Измире пережидал. Летом он играл в «Чокнутой» в Мармарисе. Имел там славу, русскую жену и мультинациональное лето — с десяток новых герлфрендш каждый сезон. Бабы липли к нему как комарье в лесу и толпились в диджейской с регулярностью прибывающих в Даламан рейсов.
— А жена? — спросил я Ксюху. — Она что, не в курсе?
На вид это был среднестатистический турок 38 лет: горбатый нос, скудные плечи и «как деля, зараза?». При этом он часто и неподдельно смеялся, был неглуп и обладал талантом вклеиваться в человеческую жизнь. Для этого ему достаточно было заполучить уши жертвы хотя бы на несколько минут. Некоторые человеческие жизни от этого даже выигрывали. Вот и мы.
В то воскресенье Жан закрыл «Ромашку» в час, и Волкан предложил нам осесть в баре, где играл его кореш. У входа выстроились в ряды кабриолеты и навороченные байки. Посетители — сплошь набриолиненые турки с негритянскими в неоне лицами и натертыми известью зубами. Даже стульчак унитаза здесь подсвечивался неоном. Словно зашла помочиться в звездолет.
Женщин в баре почти не было. На нас сразу же повыворачивали головы. Волкан нечесаным своим видом выбивался из интерьера, да еще с тремя русскими бабами. Вскоре он оставил нас за столом и исчез, а я принялась вертеть головой. В турецких заведениях столы торчат как грибы на опушке и почему-то почти никогда не имеют стульев. Посетители пьют и закусывают стоя. Я решила, что дело в темпераменте. Здешние турки на первый взгляд походили на итальянцев, были солидны, горды и совсем не похожи на гиен, что кидались на тебя на рынке со своим «дэвушка, иди сюда, натуральный кожа сумка».
Через некоторое время Волкан вернулся вместе с пухлощеким, молоденьким патроном барчика. Представил нас. Полина — модель из Стамбула. Я и Ксюха — танцовщицы из Москвы. Патрон пожал нам руки и Волкан впился в него всем своим талантом. Патрон слушал и кивал. Кивал и слушал. Иногда Волкан увлекался треком, вскидывал руку над головой и начинал покачиваться в такт. Это его вотчина, его владения. Все эти биты и всплески, полувзгляды и полутьма. Вскоре патрон прислал за наш стол бутылку раки и тарелку закусок. Начислил всем по стопке мутно-белой жидкости, разбавленной водой.
Я опрокинула в себя полстопки махом. Мерзейшая гадость.
— Нравится? — поинтересовался патрон.
Сглотнула слюну. Редкостная дрянь.
— Ты его знаешь? — спросила я Волкана, когда патрон ушел.
— Он меня знает. Малышка, я двадцать лет диджей. Это ты еще не была в Мармарисе.
В ту ночь за нашим столом то и дело появлялись мужчины, молодые и не очень, с которым Волкан лобызался, представляя их своими «кардешимами» (братьями), а нас: модель из Стамбула и танцовщицы из Москвы. Так раки сменилась на Smirnoff.
— Вина бы. Я не пью водку. Я никогда не пила водку, — пролепетала я.
Он налил пол стакана водки и разбавил редбулом.
— Оно меня убьет, — сопротивлялась я.
Он взял меня за руку, посадил за бар, позвал бармена.
— Братан, эта русская девушка никогда не пила водку. У тебя найдется для нее что-нибудь сладенькое?
Бармен поставил передо мной тарелку лимонных долек и мяты.
— Хах! Ладно, давай малышка, ты справишься.
Он зажал мою ладонь, словно провожал в космос. На самом деле так и было. Я сделала глоток. Потом еще. Волкан протянул мне дольку лимона. Затем собрал букет из стебельков мяты и склонил голову. И расхохотался.
Меня не убило. Вместо этого у меня открылись невероятные способности. Мы с Ксюхой танцевали посреди бара, и я вдруг почувствовала, что я — солнце и от меня кругами расходятся волны. Я обладаю невидимой силой. Я могу мысленно управлять людьми. Я напрягла эти мысленные силы и направила на типчика за соседним столом. Симпатичный был типчик и я велела ему подойти ко мне. Я тужилась и тужилась. Все это не так-то просто, но я упрямая. Тип только лишь заглотил очередную стопку. Потом я сконцентрировалась на парняге за баром. Я собрала свои невидимые потоки в пучок в центр лба и выплеснула на него. Парень спрыгнул со стула и исчез. Тогда я обратила свои мысли на Волкана, но не успела ничего пожелать, как над головой раздался его голос. Я уставилась в потолок. Свет бил в глаза и пульсировал радужными кругами, словно невидимые электропровода плясали надо мной и я танцевала вместе с ними. Тем временем Волкан просочился за пульт. Фиолетовый свет обнимал его фигуру так, что кончики и пальцев его сияли. От него исходила энергия, и я ее видела. Я не могла отвести от него взгляд.
— Вот же волчара серый! Теперь ясно, почему девки к нему тянутся. Есть в нем своя харизма, — шепнула Поля.
Под утро мы оказались среди оравы мужиков, человек шесть или семь. Наш стол объединили с тем, за которым пил патрон и его кардешимы. В какой-то момент я подумала, что Волкан нас продал. Полину подороже, меня и Ксю за 700. Потому что никакой он не диджей, а все они одна слаженная сутенерская банда.
— Моя маленькая малышка, кажется, слегка пьяна! Ха-ха-ха-ха!
Волкан поймал меня где-то посреди бара и притянул к себе. Только тогда я поняла, что водка овладела им. Он стиснул мое лицо ладонями и поцеловал в губы. От него несло перегаром, куревом, редбулом, и еще какой-то дрянью, а я стояла как вкопанная и глупо улыбалась. А потом все эти кардешимы принялись орать турецкие песни, перекрикивая динамики. Банда ошалевших глоток. Они выглядели великанами, бессмертными, всемогущими. И Волкан был среди них солнцем, от которого расходились волны. В ту ночь я могла их даже пощупать.
Возвращались мы в служебной машине. Я, Волкан и Поля расположились на заднем сиденье.
— Меня щас вырвет, — сказала я.
Волкан сомкнул ладони и с самым серьезным видом протянул их мне.
— Я позабочусь, милая. Давай сюда.
Я слабо улыбнулась. Моя голова рухнула на его плечо.
— А что это за песня была, даман ялам бла-ла-ла…? — выговорила я.
— Песня хорошая. Даман ялам чего-то там дальше…
— Ла-ла-ла. Моя маленькая малышка сегодня первый раз пила водку! — он обнял меня за плечи и принялся оглаживать, как дитя. — Я найду тебе песню, детка! Какую хочешь найду тебе песню! Я диджей Волкан!
Потом я закрыла глаза. Я вышла из машин и села на перину, подложив под себя санки-ледянки. Меня понесло вниз. Я виляла на серпантине, вцепившись в санки, а над головой кружились, появлялись и исчезали всполохи света.
На следующий день я отмокала в ванной и подумала, что водка не так уж плоха. Мой ум был бодр как никогда, а желудок требовал пищи. Раздался звонок в дверь. Я выругалась, обмоталась полотенцем. Открыла. Волкан вошел.
— Зараза, я пришел записать диск для Полины.
Он устроился в гостиной, достал пиво, ноут и диски. Ксюхи тоже не было дома и я решила, что лучшего шанса не будет.
— Это правда, что в Мармарисе много клубов, чтобы танцевать?
— Ты хочешь танцевать в Мармарисе?
— Клубов много, но не все стоящие. «Ромашка» лучший.
— Но в «Ромашке» есть танцовщицы.
— Да, и все они прилетают в июне. А ты приезжай в мае, — он подмигнул. — Только достань классные костюмы.
— Что-нибудь простое, шортики и гетры, как у Полины.
У меня имелось два премилых костюмчика, расшитых блестками. Еще в Воронеже я потратила на них все деньги, что у меня были, и очень гордилась результатом. Полина, как я уже говорила, не воспринимала эту работу всерьез. На ней были трусы за три лиры и шерстяные гольфы, чтобы греть свои измотанные коленные чашечки. Но ее длинное тельце выглядело в этом и впрямь славно. Но как я могла объяснить участливому парнише, что некоторые тела могут натянуть на себя мусорный мешок и один черт разнести в пух и прах его диджейскую будку, из которой он столь скрупулезно разглядывает наши жопы?
— Хочешь, я схожу с тобой в магазин? Мы подберем тебе хорошие трусы.
В магазине я тихо дожидалась в углу, а Волкан разъяснял продавщице, что именно мы ищем. Мы походили на папашу и дочурку, у которой только что случилась первая менструация.
Наконец он приволок мне две пары трусов-шорт с кружевной бейкой.
— Бог ты мой, нет, — пролепетала я.
Я вспомнила, что он уже двадцать лет диджей и поплелась в примерочную. Надела. Вышла из-за шторки.
— Выйди, — он звучал как никогда серьезно.
Я повернулась. Ни один желвак на его лице не шелохнулся. Лишь брови сдвинулись, словно он вглядывался в откинутый капот заглохшей посреди трассы железной лохани.
— Неплохо, но будет лучше вместе с майкой. Посоветуйся с Полиной, у нее то что надо вкус.
Полина носила такую майку, а в ней свои напряженные соски.
На обратном пути я никак не могла отделаться от чувства, что моя жопа только что завалила меня на кастинге в Мармарис. Эта сучка меня предала, когда я все это время самозабвенно в нее верила.
— Попсу. Агилера, Мадонна, Пусикэтс.
— А играть не пробовала? Я наблюдал за тобой, ты чувствуешь музыку. Я мог бы тебя научить. Хочешь?
Мы шли вдоль бесконечных торговых рядов, магазинчиков, фургонов и тележек. Донеры, кожаные сумки, цветные бусы, кальяны, ящики с трусами по три лиры, жареные каштаны, переводные татуировки, свежие персики, пахлава, бублики с кунжутом, туристические путевки, накладные ногти. Людей на улицах в это время было немного и турки выглядывали из своих закутков, переминаясь с ноги на ногу, словно пауки, поджидающие сочную, сбившуюся с пути мушку.
На следующий день я пришла в клуб. Пустынно и тихо. Волкан сидел на втором этаже, наедине с ноутбуком и своим неизменным кейсом с пластинками, который он повсюду таскал с собой, оберегал и ласкал.
Он расчехлил микшер и загрузил диски в деки.
— Это очень просто. Ты же различаешь квадраты?
— Ты не знаешь что такое квадраты?
Я помотала головой. Он включил динамик и начал отстукивать.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Слышишь?
Он взял меня за талию, притянул к себе и поместил за микшер. Надел на меня наушники и ритм ринулся по ушным каналам внутрь.
— Раз, два, три, четыре… семь, восемь и вот он первый бит, слышишь?
Я слабо понимала о чем он, но кивнула. От него пахло ядреным одеколоном. Он был свежевыбрит и свежеподстрижен.
— Теперь ищи сама первый счет и ставь на паузу, вот сюда.
— Чудно! Диджей Шура, ха-ха-ха.
Он подкрутил вертушку, нажал здесь, потом там, вытянул какой-то ползунок и треки зазвучали вместе.
— А теперь медленно выводишь громкость, и убираешь первый трек.
Он подошел ко мне сзади и прижался всей своей плотью. Я почувствовала его отвердевший бугор. Потом он взял мою ладонь и водрузил на ручку эквалайзера.
Я не спешила. Треки притерлись друг к другу и слились. Медленно, осторожно и слаженно.
— Видишь, малышка, у тебя получилось!
— Хорошо, хорошо, диджей Шура. Ха-ха-ха-ха!
Он оставил меня и занялся тасканием коробок с выпивкой вместе с барменом, а я принялась бороться с квадратами, битами, ползунками, кнопками и желанием. Воевала со всем этим хаосом в полном одиночестве. Я ничего не могла с собой поделать. Я желала, чтобы этот желтозубый, пропавший куревом мужик, который был старше меня на 16 лет, прижался ко мне снова. Свежевыбритый и свеженачесанный он различал квадраты, знал толк в музыке, в трусах и жопах, русских бабах, водке и барах. Известный на весь Мармарис старый стервятник. Я хотела его немедленно.
— Послушай, тут сейчас начнут готовиться к вечеру. У меня на ноуте есть софт, чтобы сводить. Хочешь, пойдем ко мне и потренируемся еще?
Это длилось минут десять, еботня с программой для сведения. А потом мы занялись делом. Когда волчара меня поцеловал, нутро мое уже воспламенилось и намокло. Он раздел меня и бросил на кровать. У него была толстая елда, которой он добросовестно орудовал. Трахался он без затей, но внимательно.
— Как ты малышка? Тебе хорошо, малышка?
Я кивала и постанывала. Он вспотел, быстро кончил, откинулся и закурил. По всей длине его предплечья синими чернилами было выбито Настя.
На его груди я разглядела изображение женщины-волчицы, обвитой терном. Огромное, жуткое, расплывшееся, бледно-синее. Я положила голову чудовищу в пасть.
— Я завтра приду, — сказала я.
— Конечно. Я хочу научиться по-настоящему.
— Ну хорошо, приходи. Только я не смогу долго с тобой быть.
— Зараза! Водку-редбул будешь?
Я скривилась. Он принял душ, налил себе водку-редбул и уселся за ноутбук.
— Бог ты мой, малышка, посмотри на это!
Он где-то выкопал диск с «хитами лета 2001». Сергей Жуков затянул «Алешку».
— Помню той зимой я в первый раз был в России. Снега — во! У меня даже шапка эта есть, как ее с ушами.
— А я в том году как раз школу закончила.
Потом он много говорил о музыке, что он готовит кое-что особенное для «Ромашки» на сезон и ни в одном другом баре такого не будет. Сказал, что я должна слушать очень много музыки, если я действительно хочу играть. Потом включил трек, закурил, начал перебирать пальцами по невидимым клавишам. Я наблюдала акт соития. Мне оставалось лишь ей «завидовать, той „Чокнутой“.
— Детка, такого лета Мармарис еще не видел. Это будет что-то невероятное. Ты должна там быть.
В субботу в увядающей «Ромашке» неожиданно случилась толпа — Жан купил рекламу. Все мы истосковались по настоящей работе и выдавали фортелей. Даже Поля, которая обычно отбывала на балконе свой срок, раскочегарилась. Она вдруг изловила свой каблучок и закинула ногу за голову, изобразив флажок. Полыхнувший на горизонте парус.
Ксюха же превратилась в фурию. Она вскарабкалась на дугу поручня, вытянулась на ней во весь рост и принялась болтать ногами и руками. Три этажа высоты. Балкончик вздрогнул, публика под ним расступилась. Жан сунул два пальца в рот и свистнул. Потом Ксю соскочила с поручня и начала раскручивать волосы с такой центробежной силой, что если бы они оторвались от черепа, то могли бы пронзить ее насквозь. Железный балкон шатался под ней и кряхтел. Я вдруг подумала, что если он рухнет, то размозжит парочку голов на танцполе, а Ксюха выживет. Потому что такие женщины неубиваемы.
Волкан тем временем раскручивал публику. Они были в его власти. Волчара вертел их телами и душами, как цирковыми мартышками.
— Put your hands up in the air! Put your hands up! This is Izmir! This is Crazy Daizyyyyyy!
Когда я ступила на балкон, они разом подняли глаза. Никогда еще я не видела там внизу столько огней. Они копошились подо мной резвыми червячками: каждая голова размером с мою пятку. Трюков у меня не было, поэтому я двигалась все быстрее и быстрее, только бы они смотрели. Пот лился с меня ручьями, а усталости не было и в помине. Сил только прибывало. И тут разразилась та песня.
— ЭТО ОНА! ЭТО ТА ПЕСНЯ! — заорала я, примчавшись в будку.
— Песня та, бла-ла-ла! Из бара!
— Да, малышка, Dayan yalnizligim. Ха-ха-ха. Я запишу ее тебе.
Я накинулась на него и впилась в его рот.
— Твоя сцена пустует. Но если ты поспешишь, то еще успеешь станцевать для меня под бла-ла-ла. Ха-ха-ха!
Я бегом вернулась на балкон. Не успела я оглянуться, как прямо подо мной что-то прыснуло и зашипело. Сизый дым застелил шевелящихся червячков. Диджей сомкнул большой и указательный палец (он всегда так делал, когда ему особо нравился трек) и глядел на меня. А я на него.
Потом я танцевала на облаке. И отрубите мне пятки, если то не был акт соития.