26. Дэнс, Шура, дэнс!
В начале июня Мармарис разбухал на глазах. Пляжи, улицы, рестораны становились все громогласнее, турки шныряли все быстрее, цены взрывались, солнце жгло, Бар Стрит превратился в сплошной поток человеческой массы. Вскоре все заведения уже стояли битком, боссы нежились в распутстве и, казалось, перестали считать деньги, угощая туристок направо и налево. Русские танцовщицы заняли свои тумбы и клети, их попки крепчали и бронзовели. Все двери стояли настежь, коктейли лились через край, водку носили ящиками, сдачи никто не просил, а на недостачу махали рукой. Город, точно бутыль шампанского под чьей-то рукой, собирал силу, чтобы взорваться. Осталось лишь дернуть пробку.
С Сулейманом меня свела одна из танцовщиц в тот момент, когда дела мои обстояли хуже некуда. Бар Галеон был готов взять меня на работу, но жилья не предоставлял. Снимать самой значило работать в ноль. Сулейман и Лейла — его женушка-румынка — буквально подобрали меня с чемоданом на улице и поселили в просторном одноэтажном доме вдали от турзоны, под одной крышей с тараканами, имевшими что-то на уме. Они могли весь день проваляться мертвяками, а наутро исчезали. Я сразу же представила, как ночью один такой скиталец семенит по моим щекам и, оступившись, проваливается в рот. Поэтому спала я в позе куколки, натянув покрывало по самую макушку.
Сулейман, проворный, как многоножка, и цепкий, как бросок гадюки, занимался тем, что продавал отелям и ресторанам шоу-программы.
— У тебя есть шоу-программа? — осведомился он.
— А костюмы? Нужны красивые костюмы.
— Вот и славно, завтра в 20.30 будь готова.
Два номера я сварганила за вечер, сама удивившись нахлынувшей радости, а утром понеслась на рынок. Результатом осталась довольна, но когда подошло время занервничала. Я опять не имела ни малейшего представления о том, что меня ждет. И опять отступать некуда. Тогда я не смогла бы сформулировать, но за месяц работы в «Ромашке» я распробовала желанную жизнь и намертво к ней присосалась. Впервые я хотела то, что имела. Я была целиком и полностью удовлетворена положением вещей. Меня словно наконец откупорили. Меня развинитили. Вогнали в лунку. И, решив, что приручила удачу, я расслабилась, в то время как эта сучка всего лишь дразнилась. В итоге я снова куда-то мчалась, изображая бесстрашие, когда на самом деле мне хотелось лишь одного: уютно устроиться в собственной лунке.
В 20.30 послышался сигнал клаксона. Рядом с домом ждала маленькая белая машинка, один в один «Ока». За рулем сидела Лейла, Сулейман — на пассажирском, я плюхнулась назад. Лейла была в полной боевой: разукрашенная, в черном шиньоне, бюсте с пайетками, сжимавшем массивные груди, цепях, браслетах, серьгах и кольцах (она танцевала беллиданс и в свои 43 выглядела очень даже резво). Мы тронулись, звеня, словно тройка бубенцами — отважные служители веселья.
Ехали молча, минут 15. Потом Лейла высадила меня и Сулеймана и отчалила, а мы зашагали дальше узкими переулками. Сулейман семенил впереди своими длиннющими ногами, а я едва поспевала следом. После нескольких поворотов мы вышли к Марине, полной туристов. По левой стороне Марины тянулись спящие пляжи, по правой — увешанные огнями рестораны. Туристы текли по мостовой, останавливались, глазели на картинки в меню. Некоторые заведение были набиты битком, другие почти пустовали, и очереди, как водится, выстраивались туда, где полно народу, полупустые же места обходили стороной. Рестораны в основном представляли собой площадки под открытым небом, отделенные друг от друга низким частоколом. Отовсюду извергалась музыка, сливаясь в межконтинентальный коктейль, где Таркан подпевал Бейонсе, а Тимберлейку аккомпанировал турецкий уд.
Мы свернули в одно из заведений. Народец постукивал вилками и бокалами, около половины столов было занято. Сулейман указал на дверь со значком WC и сказал:
— А где танцевать? — пролепетала я.
Я огляделась. Проходы между столами представляли собой одностороннее движение: официанты останавливались и пропускали друг друга, чтобы не столкнуться. Двое из них принялись растаскивать пустующие столы, расчищая для меня место.
— Прямо здесь? — проскулила я.
— Да, да, поскорее переодевайся! — засуетился Сулейман.
— Для второго номера мне нужен стул.
Я заперлась в нужнике, выложила на крышку стульчака пожитки и вздохнула. Добро пожаловать! Великолепная Шура и кебаб! Цыганочка прямо в рот! Грандиозней нелепицы было трудно себе представить, но отступать некуда. Я надела цыганщину и выпорхнула наружу.
Три с половиной минуты горячечной скачки. Половину из того, что я сочинила невозможно было исполнить на крохотном пятачке, поэтому я просто размахивала юбкой, трясла плечиками и кружилась. Закончив, вернулась в туалет, чтобы переодеться во второй костюм. В дверь затарабанили.
— Шура, пойдем, — окликнул Сулейман.
Я утрамбовала пожитки, и мы быстренько удалились. Я ощущала провал, причем для всех: меня, Сулеймана и владельца кебабчи. Происходящее отдавало трагикомедией: мы карабкались, словно повисшие над пропастью муравьи, цеплялись усами и зубами, шебуршили всеми лапками сразу.
— Дешевка. Не захотели платить за два, — объявил Сулейман, когда мы вернулись в машину.
Во втором ресторане было столпотворение, ни одного свободного места. В дальнем углу располагался закуток для музыкантов: пианино, подсветка и небольшое полукруглое пространство, куда и определили меня.
— Мне нужен стул, — сказала я.
Сулейман поймал на ходу официанта.
Тот кивнул и исчез, а я направилась к двери нужника. Облачилась в цыганщину. Вышла.
— Оооо! — послышалось из туалетной очереди.
Я выпорхнула на площадку, с пола прямо на меня фигачил фонарь, скрывая лица посетителей. Тем лучше. Я неплохо продержалась. Вторым номером шло танго страсти и огня с табуретом на трех крючковатых ногах. Моя великолепная задумка оседлать коня, то есть стул, отправилась ко всем чертям и пришлось импровизировать на ходу.
— ШУРА! ПОТОРОПИСЬ! — как только все закончилось, Сулейман затарабанил в туалетную дверь.
Я кое-как стащила с потного тела платьице, снова облачилась цыганкой, и мы побежали в соседнюю забегаловку. Первым делом я разъяснила ребяткам чем стул отличается от табурета.
А потом дала жару. Ах, какого я выдала им жару!
В конце вечера Сулейман отстегнул причитающуюся мне прибыль и привез к дому.
— Я сообщу тебе завтра днем во сколько мы за тобой заедем.
Несколько дней спустя я уже работала по ночам в Галеоне, а вечерами продолжала калымить с Сулейманом. Он совал меня повсюду, в каждую забегаловку, не знаю на что рассчитывали некоторые владельцы. Казалось, они настолько боялись не угодить клиентуре, что пихали в свои кебабчи все лучшее сразу: жареное мясо, раки, английский завтрак, немецкое пиво, цветные гирлянды, американскую попсу, беллиданс, русскую бабу. Только представьте: перед вами широченная тарелка, полная сочного мяса на лепешечке, пропитанной жирком от этого самого мяса, рядом бутылка водочки или винца, щеки пылают после солнечных ванн, обдуваемые легким морским ветерком. Вы не спеша подносите шашлычок ко рту и тут:
Появляюсь я, босая и жгучая, начинаю размахивать юбкой и вертеться. Мой пупок проносится мимо вашего стола так близко, что вы едва успеваете спасти кебаб. Жевать словно бы не по себе, когда на тебя так рассчитывают. Вы ждете. Как только я перемещаюсь к другим столам, вы успеваете приложиться к мясцу и долго-долго его пережевываете (3,5 минуты). Я изображаю реверанс, вы разок-другой хлопаете и принимаетесь, наконец, за ужин.
Это Шакира и снова я. Официант, пытаясь обойти меня, наталкивается на ваш стол, вы ловите бутылку, доливаете себе и спутнице, от греха подальше. Вы уже не выпускаете мясо из рук, откусывая и прихлебывая, как только позволяет обстановка. Вобщем-то происходящее вам нравится, и платьице что-надо и ножки, поглядеть на такое вас бы устроило — на десерт.
— Она русская что-ли? — спрашивает ваша спутница.
Вы, наконец, провожаете меня и Сулеймана взглядом и помещаете сочный шмоток мясца в рот.
Думаю, вы меня поняли. Я же, честное слово, всю дорогу переживала за всякую тарелку как за свою собственную.
Как-то раз в ресторане не ладилось с аппаратурой.
— Бахнешь разок без музыки? — спросил Сулейман.
— Нет, без музыки я не могу бахнуть.
— Коротенько, на пару минут. Здесь все равно голяк.
Он фыркнул и вцепился в управляющего. Верещал, багровел, размахивал руками, тыкал на часы. Дожал. Мне сообщили, что можно начинать, и я бахнула, кажется, пол номера, а потом звук заглох. Сулейман взревел, замахал крыльями, словно взлетающий орел, выбежал на площадку и уволок меня прочь.
— ИДИОТЫ! — сунул мне двадцать лир и втопил. — Быстрее Шура, быстрее! Из-за этого идиота мы упустим два следующих шоу!
Он поймал такси. Мы загрузились. За рулем сидел мальчуган, всю дорогу он то и дело поглядывал на меня в зеркало заднего вида, и уголки его губ вздергивались в робкую улыбку. Сулейман дергался и злился на то, что боги оставили нас в этот вечер, а парниша, спокойный и невозмутимый, словно вековой кактус, крутил свою баранку, смотрел на меня и что-то такое размышлял, хитрец.
Минут через десять мы добрались до ресторана при отеле в третьей линии. Посреди стоял длинный банкетный стол, за которым праздновала компания англичан, человек 15. Большей частью это были девицы лет 25-30, почти все они напоминали своим видом разварившиеся в кипятке сардельки: бесформенные, бордовые, чрезмерные. Судя по их походке, пирушка уже минула экватор.
— Послушай, ты должна двигаться вокруг стола и поразвлечь их маленько, вытащить из-за стола, — заявил Сулейман. — Здесь Лейла должна была работать, она слегла с температурой.
— Но у меня номер и в нем нет стола.
— Ну да, ну да, просто покажи им пару «па» и все дела. Это очень хороший клиент. Я заплачу, экстра, экстра заплачу!
Он хлопнул меня по плечу и подтолкнул к шторке-гримерке. Ладно, отступать некуда. Тем более, что публика пребывала уже в той кондиции, когда демонстрировать им «па» с успехом мог бы и Сулейман. Я переоделась и вышла. Посреди цыганского номера одна англичанка, сильно датая, принялась обезьянничать за моей спиной. Потом к ней присоединилась вторая, они стали следовать за мной по пятами, трясли грудями, драли ноги и хохотали. Вскоре добрая половина моей публике выкатила на площадку. Поднялся развеселый балаган и мне даже не пришлось ничего для этого делать. Вобщем, катилось как по маслу. Сулейман подал знак, что переодеваться ни к чему, мол, продолжай в том же духе. Зарядил Шакиру. Девицы мои в конец раскочегарились, позадирали юбчонки, бесчинствовали и бесновались. Я заметила за столом скучающего трезвого англичанина, подошла и плюхнулась к нему на колени. Покрутилась, присела, выставила ножку, повела плечиком — танец страсти и огня!..
— ПОДНИМАЙСЯ, СУКА! ОСТАВЬ МОЕГО МУЖИКА В ПОКОЕ, СУКА! — заорала англичанка. На вид тяжелая.
Я рассмеялась, вспорхнула и оставила ее мужика в покое. Девица накинулась на него. Ее попытались сдержать, она вырвалась и поперла на меня, выпучив груди. Девица, разумеется, была в дулю, что не отменяло ее мощи. Труханула я здорово, однако ее утихомирили и волосы мои остались при мне.
Когда я вышла из-за шторки, две англичанки меня ждали.
— Дорогуша, нам очень очень жаль, наша подружка просто потеряла голову, ты извини ее, нам очень, очень жаль!
Они щебетали и щебетали, тянули ко мне свои розовые ладошки, а потом потащили к столу, чтобы угостить выпивкой.
— Ты звезда! Ты непревзойденная танцовщица! Я хочу танцевать как ты! Выпьем! Что будешь пить? Моей подруге сегодня стукнуло 30 и она переборщила, прости ее пожалуйста…
— Девочки, нам пора, — подоспел Сулейман.
— Сэр, я надеюсь вы достойно платите этой девушке, потому что она настоящая звезда. Вы должны платить ей по заслугам, сэр, — вмешалась англичанка.
— Как тебя зовут? Где ты танцуешь завтра, мы придем на тебя посмотреть! Мистер, где она танцует завтра?
Мы еле-еле распрощались с моими поклонницами и поехали дальше.
— Я думала она на меня наброситься. У нее дикие совершенно глаза, полоумные, нечеловеческие, — пожаловалась я Сулейману.
— Да, это опасный бизнес. Потому-то тебе и нужен менеджер.
Он выдал лукавую улыбочку и по-джентельменски отворил для меня двери брички.
Тем временем сезон крепчал. Сулейман набирал мне по 5-7 шоу за вечер, отработав которые я бежала в Галеон, взбиралась на барную стойку, впиваясь каблуками в лакированную столешницу шириной примерно в две моих ступни. С одной стороны подо мной жонглировали бутылками бар-бои, шустрые и неутомимые, словно пришпоренные лошадки, с другой — кишел танцпол. Под ногами то и дело образовывались лужи из алкоголя, нечаянно оступившись я исполнила бы прощальный свой номер. Однажды какой-то увалень впендюхался в мою лодыжку горящей сигаретой, помню холодный пот, летящие за голову руки и молниеносный хват поймавшего меня за ноги турка.
— Это очень опасно, ты можешь расшибиться, — сказал мой спаситель.
А я и не задумывалась об этом. Дело в том, что я была первой и единственной танцовщицей этого бара. Публика здесь собиралась специфическая, играли только рэп и r’n’b, и в подогреве эти ребята не нуждались. Но, как я уже говорила, в разгар сезона боссы деньги не считали. Балкон, куда меня определили в первую ночь, располагался почему-то в самом дальнем конце бара, неподалеку от подсобки, обычно на нем складировали мусор и коробки. Для меня балкон расчистили, я проработала на нем несколько дней и даже научилась перевешиваться головой вниз, держась за поручень одними ногами. А потом как-то взобралась на бар, где меня мог видеть не только весь Галеон, но и уличная толпа. Большие дискотеки держали тумбы с танцовщицами глубоко внутри, а в Галеоне мое намасленное тело замаячило прямо над головами проплывающих мимо зевак. Народ стал останавливаться и заходить к нам хотя бы из любопытства. Патрон был в восторге. Мое самолюбие тоже. Через некоторое время другие маленькие бары последовали нашему примеру, водрузив танцовщиц на барные стойки. Но мы то с вами знаем кто автор той находки!
Со временем я стала замечать, что мои бешеные ночи перестают быть изматывающими. Я делалась выносливее, и мне это нравилось. Я ощущала себя прочно в седле, обвивала ногами существо, еще недавно казавшееся неукротимым. Однажды, вернувшись под утро домой, я обнаружила в зеркале мускулистую подтянутую мулатку. Голая я крутилась и так и сяк, поглаживая свои бронзовые бочка. Быть наездницей здорово, черт побери!
В июле разразилась невыносимая жара. Парило под 40 даже ночью, все танцовщицы сидели на энергетиках, водке-редбулл, кто на чем. В один из таких вечеров у нас с Сулейманом все пошло наперекосяк. В первое заведение мы опоздали, и патрон заявил, что взял на мое место другую артистку. Сулейман рассвирепел, просто превратился в быка, и выбил нам отходные. Чтобы скоротать время мы поехали с Лейлой на ее шоу. Она плясала, собирая грудями баксы, а мы с Сулейманом посасывали сладенькое. Потом вдруг он, как ужаленный, всполошился, схватил меня за руку, уволок в туалет и запер изнутри дверь.
— ПОЛИЦИЯ! Шура, иди на улицу и жди нас там. Ты нас не знаешь, поняла, не знаешь нас! В первый раз видишь!
Я вышла из туалета и проскользнула на улицу. Фараоны дождались, когда Лейла закончит, подошли к ней, попросили документы. Сулейман предъявил все, что им требовалось, пожал обоим руки, после чего охранители порядка удалились. Меня почему-то происходящее больше забавляло, чем пугало: эдакая воровская шайка, мафиози обеденного стола в деле.
Мы вернулись в машину. Долго сидели в темноте. Подельники мои, серьезные и встревоженные, обсуждали что-то на турецком, а потом проинструктировали меня:
— Шура, если что, ты двоюродная сестра Лейлы и гостишь у нас. Поняла? У тебя с визой все в порядке?
— Ты гостишь у нас и мы едем немного поразвлечься и потанцевать.
— Ляг на сиденье, накройся сумкой.
Я так и сделала, и мы тронулись.
В следующем ресторане я отработала без происшествий. Сулейман караулил внутри, Лейла, прикрыв звенящее декольте платком, стояла на стреме снаружи. Ничего так семейка.
— Облава в ресторанах, — пояснила мне Лейла после.
— Тех, кого поймают на турвизе, депортируют. Владельцам и Сулейману, если попадутся, влепят огромный штраф, но было и закрывали заведения.
Последним в тот вечер оказался большой крытый ресторан для местных, располагавшийся на территории яхт-клуба в нескольких километрах от туристической зоны. Сулейман оставил нас в машине и ушел внутрь. Через несколько минут вернулся и махнул Лейле, чтобы парковалась. Меня провели в уютную гримерку, человек в костюме уточнил с газом или без мне подать воды и нужно ли предусмотреть что-то для моего выступления. Я, надо сказать, после сотен обоссанных унитазов, слегка опьянела от такой услужливости. Площадка для меня была расчищена и освещена. Публика — одни турки, добротные, степенные мужички при галстуках и при дамах. На полу и на стенах — ковры, почти на каждом столе восседал кальян. Официанты выглядели с иголочки, из тех, что знают меню наизусть и держат левую руку за спиной что бы ни случилось. Я уже привыкла к ушлым местечкам и той публике, здесь же явно ожидали ВЫСТУПЛЕНИЕ, и это меня нервировало. Вдобавок ведущий в бабочке объявил меня как балерину из России.
И я вышла. Я дала жару. Уверенные, плотные аплодисменты, как в драмтеатре, отблагодарили мою цыганщину. Больше я ничего не помню.
— Мисс, посмотрите, правильно ли я поставил для вас стул, — бабочка постучался ко мне в гримерку.
Я выглянула и сообщила бабочке, что все в порядке. Он снова объявил балерину из России. Я одернула сарафанчик, взбила волосы, вытянула шею и подалась на сцену.
Они аплодировали. Кивали и хлопали. Некоторые встали из-за столов. Все это совсем сбило меня с толку, я раскраснелась и поспешила ретироваться. Когда вышла, у дверей меня ожидал седоватый турок.
— Можно с вами сфотографироваться?
— Вы русская? — поинтересовался он.
— Вы превосходная артистка. Откуда вы?
— Москва! Вы наверное работаете в театре? Я бываю в Москве. Где можно увидеть ваши выступления?
— Сейчас я только гастролирую. Соло, — снова ляпнула я.
Он пожал мне руку и ушел. Сулейман, тем временем, умудрился состряпать на ходу еще один заказ.
— Слушай, только что пригласили на один номер в соседнее местечко, заедем?
— Здесь рядом, пять минут всего, один номер просят.
— Может быть тебе не ехать туда сегодня? Полиция кишит.
— Я должна хотя бы предупредить босса.
— Ну да, ну да. Будь осторожна, хорошо?
— Ты очень хорошая танцовщица, — объявил. — Приедешь к нам следующим летом?
— Скоро работа пойдет на убыль, но до конца августа можешь не волноваться. Лейла вон и в октябре работает.
— Я планирую оставаться как можно дольше.
Он велел мне и Лейле ждать внутри, пока он проверит улицу и подгонит машину. Жара не спадала. Как только мы тронулись, я вывернула форточку, откинулась на сиденье и разомлела. Через лобовое стекло таращился на меня слабеннький, совсем тонюсенький месяц. Об опасности почему-то совсем не думалось и я отключилась. Очнулась от того, что Лейла резко сбавила скорость, а Сулейман теребил мое колено.
Жандарм подошел к водительскому окну, оглядел нас, попросил у Лейлы документы. Расспросил ее и, видимо, поинтересовался на мой счет. Сулейман что-то ответил.
— Вы русская? — обратился охранитель ко мне по-английски.
Он снова что-то выяснил у Сулеймана по-турецки, потом дважды щелкнул пальцами, почесал переносицу. Снова щелкнул пальцами. Призадумался. И отпустил.
Мы выехали на трассу и некоторое время хранили молчание.
— Ты везучая, — усмехнулся Сулейман.
— Еще бы, — усмехнулась я и откинулась на спинку сиденья.
Вскоре показалась Марина и машина остановилась на светофоре. Тело мое совсем ослабело. Впервые за много ночей я ощутила, что без водки-редбулла сегодня не выстою.
Потом загорелся зеленый, и мы тронулись.