fair wynn
во времена лобстеров
рядом со мной оказывался какой-нибудь американец
за 50
«симпатичное место», — говорила я.
«рад, что тебе нравится», — отвечал он.
помню, никто из нас не выносил пауз.
мы ужинали и садились за покерный стол,
я думала лишь о выигрыше
многого не надо, только бы вечер не прошел зря.
наверное он тоже о чем-то таком
думал.
отель-казино Винн славится огромным
бордово-алыми полем
и тем, что не видно выхода
точно заныриваешь в пульсирующую матку
больной свиньи
внутри прохладно, всегда светло,
в меру трезвые кишат обладатели
Американ Экспресс Голд,
лакшери свит на
44 этаже.
потом я узнала, что человек, который придумал Винн
был невообразимо богат
и слеп.
мы играли всю ночь,
говорили о Вегасе и о зубах
о Путине, Сибири
о том, как следует разделывать лобстера
поскольку никто из нас не выносил пауз.
я сказала, что дважды в год делаю чистку зубов
он ответил, что это хорошо.
он прилетел в Вегас на конференцию дантистов,
накануне вечером очутился
на 3340 Хайленд Драйв
в вольере Мятного Носорога —
я тоже была там.
носорожья утроба имела 400 стриптизерш
то есть не имела выхода.
говорят бутылка кока-колы
содержит в себе 10 ложек сахара,
если так, то
слава коке!
слава зубным коронкам!
слава американской мечте
и слепцу!
вообще-то я не любила коку,
свинину,
презирала скучающих дантистов
и
Мятного Носорога.
то была ночь, когда я взяла
фул хаус.
той девочке
бывают дни
когда в обеих руках сумки
ветрина в тот день стоит безжалостный
из носа льет и из влагалища
в лифте ссанье
в зеркале розацея,
сосед никак не одолеет в стенке дыры
замок заел, в оконной раме щели
с мизинец толщиной.
не война, конечно, если войной считать тот факт,
что мертвые не образуют пробок.
успеть в ломбард, чтоб выручить маленько
деньжат
залить бензин
упаковать коробки
скрутить матрас, обнять его точно роднее нет
стащить с девятого во двор
впихнуть в багажник
с одной окраины доехать
до другой на летних шинах
из-за матраса ни черта не видно сзади
с девятого на первый сгрузить коробки
в семь подходов
заметить снова как жутко спальные районы
скрывают небо
а голые кусты не укрывают
собачьего говна.
сесть за руль, поклясться, что
как только будет продых
продать немного времени в обмен
на зимнюю резину,
к тому же чуток пожить
на гречке мне
пойдет на пользу.
доехать
втащить коробки с первого на пятый
в семь подходов,
пока сочится вдоль бедра
кровавый ручеек
встретить соседку, хозяйку пуделя:
— не замужем? работаешь?
— э..
— ну, главное, что работаешь. заходи, если что.
запереть дверь
плюхнуться на матрас,
родней которого и вправду нет
перевести дыханье.
не война, конечно,
поскольку ноги целы.
поджарить три яйца и два ломтя ржаного хлеба
когда макаешь их в желток
с тем не сравниться ни один подарок.
скуленье пуделя приняв за меньшую из зол
залезть в горячий душ,
прочистить пазухи, отмыть промежность.
подумать:
как здорово, что в прошлом
был безумный Педро
и подарил из золота подвеску
в знак примиренья.
конечно, не война
однако ж
ей-богу такими чуткими бывают ночи
лопатками и шеей чуешь
и где-то там,
под ложечкой
что нет ничего лучше
мига, в который
берегите ужас
бойся дня, когда перестанешь ужасаться
бойся дня, когда найдешь достойные аргументы
против
ужаса
такие как усталость, отчаяние
счет от психоаналитика
книжку-бестселлер в третьем
дополненном издании с бонусом
где умный папа
раскрывыет свой главный
секрет.
рядовой день
он никак себя не обозначит
разве что прибылью —
крайним
аргументом к тому, что
и на прилавке
можно вполне
уютно коротать жизнь.
на прилавке в тугом ряду
приятнее
коротать жизнь.
а потом год или два спустя
или десятилетие
некто с той стороны кассы
оставив щедро
на чай
не отщипнет от тебя ни кусочка
даже выгодной порции
не разглядев,
некто пожелает тебе хорошего дня
и уйдет.
а ты будешь глядеть ему вслед
собирая с плеч
в ладони по льдинке
ужаса.
о, этот день непременно себя обозначит
мыслью
что ужаснулись тебе.
и клочковатый ядреный ужас
будто старый
в навозе жук закопошится
вслух